Наш южный роман подошел к окончанью, и чайка взмахнула крылом,
Монетка — на память, и в разные жизни, как будто со мной незнаком.
Как будто случайно столкнулись друг с другом и не посмотрели в глаза,
Наш южный роман мог бы быть и подольше, чем семьдесят два часа.

И снова стучится зима в дверь мою,
И снова я руки тяну к январю,
Защиты прошу у любви ледяной,
Где солнце расстаяло вместе с тобой.

И было счастливое лето забыто, и поезд покинул вокзал,
И стуком колес заглушило слова, и вода подступила к глазам.
И южная ночь за окном веселилась, как будто просила любви,
Но нет, не сложилась она этим летом из двух половин.

И снова стучится зима в дверь мою,
И снова я руки тяну к январю,
Защиты прошу у любви ледяной,
Где солнце расстаяло вместе с тобой.

Потом меня кто-то встречал на перроне с огромным букетом цветов,
И слезы мои утирая губами, он путал значение слов.
А позже, под вечер, когда на ресницы мне падал таинственный сон,
Меня закружило в том, южном романе, и так закричал телефон,

Что снова ворвался июль в дверь мою,
Но руки, как прежде, тяну к январю.
И в море уходит, качаясь, корма.
На то он и южный, короткий роман.

Она кружила по ночам над сонным городом,
Она заглядывала в окна незнакомые,
Она была почти прозрачной, невесомою,
И тело легкое не сковывало холодом.

Над ней не властны были силы притяжения,
Она гасила в окнах свет, ища пристанище
И, разрезая руки в кровь осколком ранящим,
Крушила стекла, хохоча в изнеможении.

Она бывала на балу и королевою,
И верной подданной, и мудрою подругою,
И своды зала, перетянутые дугами,
Вплывали в вальс и танцевали с этой девою.

Ей сам маэстро целовал колени нежные,
И музыканты жали руки, аплодируя,
Не зная, что над нехорошею квартирою
Она летала — не святая и не грешная.

И, возвратясь в свое окно с рассветом пятницы,
И становясь вполне приличной, светской дамою,
Не глядя в зеркало, охваченное рамою,
Она наденет на себя земное платьице,

Пересечет нескучный сад, спеша к любимому,
И по дороге встретит призрачного Воланда,
Он растворится в тишине, прикрывшись воротом,
И превратит ее в святую и незримую.

Она взлетит наверх с растрепанными косами
И отразится в патриарших девой вечною.
И навсегда Москва останется помеченной
Разлитым маслом под трамвайными колёсами.

Мой друг, на тебя не в обиде,
Ты просто не можешь иначе,
Разлуку смогла я предвидеть,
И слез больше нет, я не плачу.

Меж нами – пустое пространство,
И я к пустоте привыкаю,
Не верю я лёгким пасьянсам
И легче тебя отпускаю.

Ты с каждым уходом уносишь
Любви моей верной частицу,
Уносишь и даже не спросишь –
Как спится одной и что снится?

А я засыпаю мгновенно,
И снится мне первая встреча,
В которой крутился рефреном
Безумный, хохочущий вечер.

Где ночь ничего не решала,
Поскольку была бесконечна,
Обрушившись ветренным шквалом
На наши горячие плечи.

Где было божественно-грешно
Не знать, что за окнами – утро,
Где я торопилась, неспешно
Лохматя пред зеркалом кудри,

Где ты, умоляя: «Останься!»,
Стоял предо мной на коленях.
Как будто, в старинном романсе,
Ничто не имело значенья:

Ни шорох машин по асфальту;
Ни странные лица прохожих;
Ни чьё-то густое контральто;
Ни то, что расстаться не можем.

Уставясь в стекло лобовое
И с незаведенным мотором,
Казалось: уеду с тобою
Без всяких пустых разговоров.

Но я никуда не умчалась,
И утро вернулось к той ночи,
Я просто с тобою осталась,
Прощание нам напророчив.

Мне сон этот снится всё чаще,
Всё легче тебя отпускаю,
Тебя уже нет в настоящем,
Изъезжена та мостовая.

Ты думаешь: что-то мы склеим?
Уедем в другие края?
Мой друг, возвращайся смелее
В тот дом, где не ждали, как я.

Он боялся уйти, он шутил не о том,
Он все песни допел до конца.
Он её ревновал, он привел её в дом,
Но её не запомнил лица.

Он с рассветом курил, и не глядя ей вслед,
Он её провожал до дверей.
Он не помнил числа, он писал ей сонет
Из прощальных четырнадцати дней.

Он недоцеловал, он её не допил,
Захлебнувшись в глазах, как в волне.
Он боялся уйти и, боясь, уходил,
Прислоняясь к холодной стене.

Он к ладоням ладони её прижимал,
Он охрипший швырял телефон.
Он хотел её знать, но её не узнал
Между двух запотевших окон.

Он спросил: «Как дела?», будто вышел навек.
Она долго молчала в ответ.
Ей казалось, что снится замедленный бег
В синих тучах его сигарет.

А потом, всё поняв, усмехнулась в кулак
И, дрожа, притворила окно.
Он, ударив по струнам, накинул пиджак
Со словами: «Не всё ли равно?!»

Выпив залпом коньяк, он ей кофе налил,
Он не видел ни слез, ни причин.
Ей стучало в висках: «Не оставить улик
На постелях чужих мужчин».

Он просрочил все визы, отсрочил полет.
Он носил бы её на руках.
Но сжимая билет, залетел в самолет
И оставил свой след в облаках.

Молчали оба. Руки не сплетали.
Не верили. Не знали ни о чем.
Устали оба от пустых баталий,
От слов, оброненных через плечо.

Сидели рядом. Не крестили взгляды.
И не было ни тени теплоты.
Он думал: "Надо что-то сделать, надо".
Она считала: "Сожжены мосты".

Снег за окном — птицей белою.
Что же, зима, ты наделала?

Решили оба: "Прекращаем споры"
И принимали безразличный вид.
Он думал: "Бесполезны разговоры".
Она ждала, что он заговорит.

Кричали оба. Как глухонемые,
Сжимая крик ладонями в горсти.
Он знал: она уйдет, они — чужие.
Она молила: "Не давай уйти!"

Снег за окном — птицей белою.
Что же, зима, ты наделала?

Молчали оба, в полном отрешеньи,
Две половины, как враги.
Но было, было всепрощенье
На расстоянии протянутой руки.

Снег за окном — птицей белою.
Что же, зима, ты наделала?

Разлюблю глаза твои в полночь,
Растоплю снегов моих бремя.
Я и в прошлом не с тобой. Помнишь,
Как стремительно неслось время?

Разобью стеклянную стужу
Голубою полосой неба.
В настоящем ты еще нужен,
Ну, а в прошлом ты со мной не был.

Расколю на семь цветов осень,
Разрублю на семь полос лето.
Ты и в будущем меня — оземь
Чтобы не было со мной света.

Раздарю зеленые травы
Тем лугам, где мы с тобой были.
Ты и прошлом был всегда правым,
Ты стрелял в мою любовь навылет.

Растворюсь в невидимом лете,
Разбегусь до высоты радуг,
Стану жить я на другой планете
Всё сначала, будто так надо.

Расцвету сиреневым маем,
Разгребу пожухлые листья,
Я о будущем твоем знаю,
Мне художник написал кистью.

Распишу оранжевым стены,
Вместе с солнцем всё не так сложно.
Убегу из твоего плена.
Мне теперь на свете всё можно.

Или может, улечу в завтра
И возьму в мужья себе ветер.

Будет где-нибудь в горах — завтрак,
А обед — на сказочной планете.

Расплету бесстыжие косы,
Расскажу ему твои секреты.
У твоей любви одни вопросы,
Ну, а он мне может дать ответы.

Разлюблю, разобью, расколю, растворюсь,
А потом расцвету, распишу, расплету и вернусь.

Нью-Йорк

Мы познакомились вечером
Под синей полярной звездой.
Небо ложилось на плечи нам,
И в ноги бросался прибой.

— Знай, я летаю на облаке
Весь год, до конца декабря.
Хочешь, пока я на отдыхе,
Летать научу и тебя?

Ты засмеялся, меня обняв:
-А как ты училась летать?
-Увы, слишком долго, целых два дня,
Меня не страшит высота.

Ты усмехнулся: "Какой полет?
Я тоже летаю всегда.
Я пилотирую самолет,
Я — твой неземной капитан".

Ты обнял меня. Руки горячи,
И падает с неба звезда.
-Чему же тебя я могу научить,
Мой неземной капитан?!

Ведь, между Нью-Йорком и Лондоном
Разница в двадцать пять лет.
Зимы такие холодные
И серый туман сигарет.

Будет прощанье бесслезное,
И разожмется ладонь.
Знай, я совсем несерьезная,
Выдуманная тобой.

Я улетаю на облаке
Из белоснежной зимы.
Ты остаешься на отдыхе
В нежных объятьях жены.

Но только прошу тебя, не забудь,
Что я летаю везде.
Ты по приборам находишь путь,
А я — по Полярной звезде.

Ведь над водой — небо звездное,
Падает прямо в ладонь.
Знай, я совсем несерьезная,
Выдуманная тобой.

Легко от Нью-Йорка до Лондона
Пересеку небосвод.
Не бойся, не будет мне холодно,
Не нужен мне твой самолет.

Зиму меняю я на лето.
Тепло на полярной звезде.
Ведь, главное для меня — полетать,
А для тебя — долететь.

Ты улыбнулся: "Лечу с тобой,
Ну, где там твоя звезда?"
…Ты — первый, кто хочет летать со мной,
Мой неземной капитан.

Будет прощанье бесслезное.
Я тебя не позову.
Знай, я совсем несерьезная,
Даже, когда я реву.

Ведь, между Нью-Йорком и Лондоном —
Разница в двадцать пять лет.
Зимы такие холодные
И серый туман сигарет.

Ни расстаться, ни любить не в силах,
Ни понять себя уже не мог,
Словно неудачливый игрок,
Карта всё никак не приходила.

Сотни раз сдавал, любил, сдавался,
Карты становились всё старей,
Нет в колоде этой козырей,
Уходил, но за исход не дрался.

Уходил, как убегал
С поля боя. Оставлял
Губы, зеркала овал,
Боль и треснутый бокал.

Уходил и возвращался снова.
На семью всё ставил, на любовь,
И отстукивал коленом дробь,
Глядя вдаль, не говоря ни слова.

Масть не шла. Всё потерял, играя,
Пятницу оставил для нее,
Для семьи — воскресное враньё,
Масть искать в субботу продолжая.

Уходил, как убегал
С поля боя. Оставлял
Губы, зеркала овал,
Боль и треснутый бокал.

Знал: одна из них ему поверит,
Всё простит, забудет и поймет,
Стоя у незапертых ворот,
Примет долгожданную потерю.

Знал: другая перед Новым годом
Стол накроет только для двоих.
Но которая, которая из них
Выпадет судьбой из той колоды?!

От одной, как прежде, убегал,
Словно с поля боя. Оставлял
Губы, руки, зеркала овал,
Боль любви и треснутый бокал.

А к другой, как прежде, приходил
И, как прежде, был любим и мил.
Так и ничего не понял сам:
Кто нужней из двух червовых дам.
Так и никогда не понял сам:
Нет в колоде двух червовых дам.

Четыре дня в заброшенном лесу,
Четыре дня с дождем и листопадом,
Четыре ночи мы с тобою рядом,
Четыре ночи пьём, как эль, грозу.

Горит камин, огнем чертя штрихи,
Горит камин, мы смотрим на поленья,
Горит камин, рисуя наши тени,
Горит камин, сжигая все грехи.

Пруд за окном, и на воде круги,
Пруд за окном, нам не нужны одежды,
Пруд за окном, и мы с тобой безгрешны,
Пруд за окном, в нем тонут все долги.

Твой старый друг, как ты, с чужой женой,
Твой старый друг и весел, и беспечен,
Твой старый друг, и этот вечер вечен,
Твой старый друг нам подаёт вино.

Звучит рояль, мы, будто бы, одни,
Звучит рояль, не заглушая ночи,
Звучит рояль, он тих и непорочен,
Звучит рояль, погашены огни.

Обратный путь, молчание — стеной,
Обратный путь, ни взгляда и ни жеста,
Обратный путь, в нем для меня нет места,
Обратный путь, и ливень ледяной.

Четыре ночи и четыре дня,
Две пары крыльев, мы с тобой парили,
Мы так легки и так безрегрешны были,
Четыре ночи ты любил меня.

Верните любовь из детских скупых поцелуев,
Из парка с качелями, где мы цепями сплелись,
Верните любовь, верните мою, не чужую,
На этих качелях, пусть даже с цепями, взлетела б я ввысь.

Верните любовь из тех переулков Арбата,
Которые кажутся прошлым, пленительным сном,
Верните любовь, впервые прошу я возврата
В те ливни, где я – без зонта и бегу босиком.

Верните любовь в рассветный, прокуренный Невский,
Когда в Ленинграде еще не проснулись мосты,
Верните любовь, где я – не жена, но невеста,
А дальше не надо – ни платья, ни лент, ни фаты.

Верните любовь всех тех, кто считались друзьями,
Я буду их снова, как будто, впервые, любить.
Верните любовь, а мы разберемся с ней сами:
Какие ей песни слагать, а какие – забыть.

Верните любовь в тот год, где всё было недавно,
Где папа вдруг понял, что я повзрослела за миг,
Верните любовь, я дочерью стану исправной,
И мы в две гитары сыграем с ним песни мои.

Верните любовь из гула ночного Нью-Йорка,
Где смело сдалась на расправу колдунье-судьбе.
Верните любовь, но вместе с любимым, и только.
Верните любовь, остальное оставьте себе.

Ты позвони, когда долетишь,
В твоем запасе есть пара часов,
Твой ностальгический, серый Париж
Мой телефон закрыл на засов.

И мои двери потеряли ключи,
А может, просто, сменили замок,
И чуть горчит у моих ключиц
Твой поцелуй, как вишневый сок.

И снова мы на разных берегах,
Как той весной, когда растаял лед,
И я искала в телефонных проводах
Твои слова в диапазоне нижних нот.

Ты позвони, когда проводишь ее,
В твоем запасе есть несколько дней,
Мой, восходящий к закату, нью-йорк
Давно не ждет никаких новостей,

Ни от тебя – из парижских дворов,
Ни от твоей московской жены,
И даже бусы телефонных проводов
Звучат слабей, чем две последние струны.

И снова мы на разных берегах,
Как той весной, когда растаял лед,
И я искала в телефонных проводах
Твои слова в диапазоне нижних нот.

Ты позвони, когда вернешься назад,
В твоем запасе есть несколько лет.
Неважно, что сменился адресат,
Неважно то, что умер абонент.

Твой поцелуй, как телефона нить,
Моих ключиц коснулся, не любя.
Ты не успел, вернувшись, позвонить,
И эта новость не смогла убить тебя.

И снова мы на разных берегах,
Как той весной, когда растаял лед,
И не найду я в телефонных проводах
Твои слова в диапазоне нижних нот.

Погода бездарная, кот удирает к соседям,
За стенкой включают хард-рок и посуда трясется,
Ты снова твердишь, что зимой никуда не поедем.
Погода бездарная, с полным отсутствием солнца.

Ты снова не в духе, мне боязно в это внедряться,
В себя замыкаешь разряды и тонкие нити,
А мне не хватает разрядки и бурных оваций,
А так же полуденной дымки и солнца в зените.

Похоже, что жизнь обретает свои очертанья,
Погода бездарна, но, впрочем, она не помеха,
Сумею придумать и этой погоде названье,
Вы оба не в духе, и мне не до шуток и смеха.

Молчать неуютно, слова не вмещаются в мысли,
И дело не том, что погода бездарна, соседи в отчаянии.
Над нами не тучи, а годы свинцово нависли,
Посуду трясет не хард-рок за стеной, а молчание.

Уж лучше б не рядом, а клавишами с перепиской,
Сквозь сеть виртуальную, следуя призраком моды,
Подумав подольше, состряпать приятное близким,
Когда ни соседей за стенкой, ни серой погоды.

Но нет, ты под боком, уже не твердишь и не смотришь,
И даже лицом ты не здесь, невзирая на ужин,
Ты буднично так ударяешь, безмолвно, наотмашь
По клавиатуре, по мне и тому, что не нужно.

Ночами не спится. И здесь не погода виною,
И даже совсем не любовь, что заполнила мысли,
И вовсе не то, что соседи шумят за стеною,
Весь мир для любви — это тучи, что плотно нависли.

Назавтра, когда распогодится, станешь добрее,
Соседи с хард-роком за стенкой и я не достану.
И черт с ним, с котом, пусть гуляет себе и жиреет,
Как, впрочем, и ты, не сходящий с ума и с дивана.

Я выйду на улицу, пусть и погода бездарна,
Зато у меня на душе — середина июня.
В соседнем киоске — обложка с журналом бульварным —
Блестит, словно утренним зовом — с конфорки — глазунья.

А что, если взять, укатить с незнакомым мужчиной
За тысячу верст, где не ходит нога человека?
Забыть о тебе, о соседях и прочих причинах,
О том, что зовется сегодня издержками века.

Не зная по имени, с кем целовалась под небом,
Нырнуть в глубину океана, в восторге от счастья,
Вино из бутылки — с закуской — горбушкою хлеба,
И пусть телефон разорвется на мелкие части.

И пусть в это время ты где-то ворчишь о погоде,
И кот удирает из дома, презрительно фыркнув.
Соседи — в хард-роке, в нирване, в любви и свободе.
Весь мир для погоды — лишь солнце сквозь тонкую дырку.

В заштопанном небе рассеются черные тучи,
Ты всё отстучишь и отправишь последнюю почту.
Погода, соседи и кот стали тише и лучше,
И лишь между нами всё зыбко и очень непрочно.

И всё, что тебе остаётся — придумывать будни.
Погода бездарна. И в праздники нету просвета.
По клавишам бить и дышать, как потерянный путник,
Курить, наслаждаясь двадцатой за день сигаретой.

Ты снова не в духе, и гренки невкусно остыли.
С тобою давно мы словами не вяжем узоры.
Я даже не помню, когда мы счастливыми были.
Весь мир для тебя — это путь от двери до забора.

Лет десять уже мы играем с тобою в молчанку.
Я ради прикола в прозрачность войду пеньюара,
Но ты не заметишь ни стройности ног, ни осанку,
Весь мир для соседей — за стенкой молчащая пара.

Отправлю любовное, щелкнув, спеша, эсэмэской,
Я помню, как было: влюбленным ночами не спится.
На небе июньском звезда раскалилась до блеска.
Весь мир для нее — это крыльями бьющая птица.

Мне боязно даже тебя потерять в одночасье,
В конце-то концов, ты хоть что-то когда-то потребуй.
Ты помнишь, как мало и много нам надо для счастья?
Весь мир для меня — от забора до синего неба.

Но я излечусь, невзирая на градус погоды,
Открою все ставни и дождь нарисую на море.
Пусть кот удирает к хард-року сквозь стены и годы.
Весь мир для него — это дырка в соседском заборе.