ЦВЕТНЫЕ СНЫ

Нарцисс любовался собою в зеркальной реке,
Свой торс изучая с любовью и неторопливо.
А рядом стоял Василек, и в Кувшинке-руке
Держал он зеркальную гладь из речного залива.

А чуть в стороне — белый Ландыш, прижавшись к ручью,
Весь благоухал переливчатым, сладким парфюмом,
Старуха-Герань бесконечно звонила зубному врачу,
Тем самым наделав в лесу много лишнего шума.

Ромашка, она ж первоклашка, смеялась, кружась.
Ох, это не нравилось всё Георгину-грузину,
Он саблю свою оголил и, совсем не смеясь,
Рванул, что есть сил, демонстрируя, кто здесь мужчина.

Жена Георгина — Гвоздика — зарделась: "О, Боже!"
Склонила свои лепестки, будто хлопнула дверцей.
Всё это увидел Тюльпан — сердцеед и художник.
И сразу — к мольберту, Гвоздику склоняя раздеться.

Жасмин, самый главный в хоральном лесу запевала,
Заметив, как нежно Тюльпан обнимает Гвоздику,
Запел всё, что знал, Хризантема ему помогала,
Способствуя снятию нервного стресса и тика.

Под пение это сам Мак, с головой отлетевшей,
Устроил такой карнавал, что летали Кувшинки,
Ромашка еще хохотливее стала, и севши,
Срывала она лепестки золотые со спинки.

Тут даже грузин-Георгин не занес обнаженную саблю,
Настолько картина вся эта его впечатлила,
Он взглядом окинул на том берегу одичавшую цаплю
И бросился бить одуревшего Мака, смешав его с илом.

За ними, бесстыже, свою красоту выставляя,
Краснея и млея, включилась в игру Орхидея,
И стоя у самого хрупкого берега-края
Вцепилась губами в Нарцисса, хмелея и млея.

Потом сорвала Ноготки, отдала их старухе-Герани,
Чтоб зубы лечила и чтобы они просто были.
Грузин-Георгин, доведенный до края, до грани,
В болото нырнул за красавицей местною — Лилией.

Высокий ученый в очках, господин Гладиолус
Уткнулся в учебник о травах, букашках и гадах,
Но сильно мешал Хризантемы чарующий голос
И то, что Гвоздика с художником слишком уж рады.

Тогда господин Гладиолус, расправивши спину,
Вспугнул ошалевшую братию криком, как рыком.
Грузин-Георгин снова так впечатлился картиной,
Что дал живописцу по морде, спасая Гвоздику.

Тюльпан так остался стоять, вытирая помаду,
Горел поцелуй на Тюльпана щеке, как пожаром.
Ученый на Розу смотрел за зеленой оградой,
Мечтал, чтоб любимая ночью из плена сбежала.

А Лилия, очень по-женски расправив оборки,
Взглянула в свое отраженье над синей рекою.
Тогда Хризантема закрыла ресницы, как шторки
И вспомнила что-то хорошее и дорогое.

И только один, пробудившийся ближе к утру,
Наевшись листвы, словно пышущих жаром, пончиков,
Влюбленный в Ромашку, слезы ронял на ветру,
И думал: "Я вырасту, стану любимым ее Колокольчиком".

Нью-Йорк