Во дворе, на облезлой скамейке
Голубей дед столетний кормит.
У подъезда, в своей телогрейке,
Лучше, чем среди темных комнат.
Дед не помнит, как он когда-то
Ранен был свистящей шрапнелью,
Как кричал "Ура!" в сорок пятом,
Как влюбился в девочку Элю.
Нету в памяти слёз счастливых
В день рождения первого сына,
Крепких рук своих, неторопливых
За штурвалом двукрылой машины.
Дед не помнит бинтов стерильных
И привидевшейся старухи,
Как врачи оказались бессильны,
Но всесильными — Элины руки.
Дед бросает чёрствую булку
И ведет диалог с голубями,
Смотрит в черную пасть переулка —
Цвета скошенной жизни глазами.
Он, устав от глухого бессилья,
Хлеб кроша руками сухими,
Узнаёт голубей по крыльям.
Он придумал для каждого имя.
Он не помнит того, что с планеты
Улетело прекрасною былью…
И растут за спиною у деда
Распростертые Элины крылья.