Когда Коту нехорошо,
Нехорошо и Кошке.
Он, помнится, ее нашел,
Сидящей на окошке.
Сидела Кошка там одна,
Без друга, без подружки.
И было выпито до дна
Всё содержанье кружки.
Она смотрела из окна
На пролетавших птичек,
И ей казалось: "Не одна".
Уж тут не до привычек.
И как-то, неприметным днем
Под окнами, в крапиве,
Кот, притворившись воробьем,
Купнувшись в теплом пиве,
Стоял, ни свет и ни заря,
Как часовой на вахте,
Как судно, сбросив якоря,
Не в бухте, не в барахте.
Стоял и лапами держал,
Три василька украдкой.
И вспыхнул пламенный пожар
В душе кошачьей, падкой.
Кот, приглашенный в Кошкин дом,
Пришел с пивком и воблой.
Протер усы и — прямиком
Уставился ей в оба.
Сидит и смотрит на нее.
Потом запел тихонько,
Потом немного поснует,
Подумает в сторонке.
И снова тихо подойдет,
Щипнет ребро у рыбки,
Обнимет Кошку, запоет,
Расплавится в улыбке.
И станет с Кошкою дружить,
Делить и суп, и рыбу,
И будет Кошкой дорожить,
И говорить "спасибо",
Ловить летящих на лету,
Лакать еду из плошки.
И если хорошо Коту,
То хорошо и Кошке.
Нью-Йорк