Меня пригласил на свидание дождь,
пока не закончилось лето.
"В шестнадцать ноль-ноль буду ждать. Не придешь —
сама пожалеешь об этом".
Надетые туфельки из васильков,
а из одуванчиков — платье,
счастливая очень, под стук каблучков
к дождю торопилась в объятья.
В шестнадцать ноль-ноль пунктуально пришел
с оранжевым солнцем на пару.
Сказал: "Ты красива, с тобой хорошо",
пел песни свои под гитару.
Я зонтик раскрыла (шёл облачный фронт),
дождь обнял, шепнул: "Что с тобою?
Не бойся промокнуть. Зачем тебе зонт?
Тебя от себя я укрою".
В семнадцать ноль-ноль ливанул из ведра,
ушел, хлопнув дверью калитки.
Проплакала вечер и ночь, до утра,
и вымокло платье до нитки.
Потом приглашал на свидание снег,
я белую шубку надела,
был ужин — весь в белом и белый ночлег,
озябшее белое тело.
Я помнила дождь, я взяла теплый плед,
прижалась спиной к батарее,
а снег засмеялся: "Мне тысячи лет,
тебя я собою согрею".
Проснулась. Растаял бесследно, как сон,
как будто и не был на свете.
И тут появился решительно он —
попутный порывистый ветер.
Я помнила дождь и растаявший снег,
смущалась, мне было неловко,
но ветер сказал: "Что ж я, не человек?", —
на мне разрывая ветровку.
Очнулась наутро, был временный штиль,
он гладил мне волосы нежно.
Сгорая, дымился бумажный фитиль,
я плавала в море безбрежном.
Мне крылья свои обещало отдать
пушистое облако-птица.
"Не бойся, я будут тебя охранять", —
сказало, блеснув на реснице.
Я помнила дождь, шквальный ветер и снег,
туман и замёрзшие лужи.
Потом листопад поселился "навек",
но он оказался ненужен.
Пьянея, бродили по скверам ночным,
он скинул наряд в ритме вальса,
я вырвалась и улетела, как дым,
когда он сказал: "Раздевайся".
Теперь я другая, мой выброшен зонт,
босая, бегу я по лужам,
не кутаюсь в плед в самый зимний сезон…
Но стынет сегодняшний ужин,
ветровка валяется на чердаке,
нет ветра при лётной погоде.
А облако… Облако — снег на руке,
растает и снова приходит.