ОН И ОНА

Не то, чтоб холодно, а как-то сыро,
не греет опустевшая квартира,
нет света в чёрной глубине камина
и чая – с ароматным, пряным тмином,
из крана гулко капает вода,
так, каплей, выпадают из гнезда.

Она посмотрит в коридор из полумрака:
«Как жаль, что не купили мы собаку,
сидела бы сейчас у ног моих,
и мы бы разделили на двоих
чужое, опустевшее жильё,
и я бы спину гладила её».

А он беспомощно сидел в машине:
«Как хорошо, что в этом магазине
мы так и не купили ей собаку…
Бензина хватит – больше полубака…
Какая сырость и густая мгла…
Она б собаку мне не отдала…
Сейчас бы пригодилось одеяло,
она его так ловко отбирала,
что я, как пёс, спал с краю по ночам
и придирался к ней по мелочам…
Я так и не почистил наш камин,
шутил, что сделаю как муж и гражданин».

Она легла в холодную постель,
ей всё равно, что нету новостей
из ящика в углу, что он, как мебель,
темнее тёмного – на сумеречном небе,
и ни к чему ей это одеяло,
и надо как-то начинать сначала:
не слышать звук закрывшейся калитки,
ключей – он их оставил, как визитку,
по-деловому, на столе её,
не видеть сложенное стопкою бельё
в закрывшемся послушно чемодане,
в конце концов, всё обошлось без брани.

Подумал он: «Вся жизнь – в коротком дне», —
оставшись с пустотой наедине.
В окне напротив – тени от свечи,
как громко падали на стол ключи,
бесшумно к полу подлетал стакан,
и быстро закрывался чемодан.
Он успокоится под мерный стук колес,
как без хозяина – давно привыкший пёс.

И вот, когда скрутил ее тотальный страх
и не осталось ни надежды в вечерах,
ни веры – в предрассветной тишине,
ни истины – ни в дружбе, ни в вине,
когда любовь вдруг рухнула, как в пропасть,
и ценным оставалась только пропись
на том листке, где в первую их встречу
он написал: «Звони. Всегда отвечу,
и помни: что бы ни произошло –
наш первый вечер – главное число,
всё остальное – глупость, ерунда,
есть мы с тобой. И больше никогда
не будешь ты, как прежде, одинока
и не услышишь ни укора, ни упрёка»,
она вертела скомканный листок
(какой жестокий пройденный урок),
и надо как-то выплывать со дна,
и привыкать, что ты теперь – одна.

… И вот, когда затихнул шум колёс,
ключ повернулся и, залаял пёс.