Открыть с рассветом сонные глаза,
взмахнуть руками (вроде, как зарядка
иль крылья выросли из беспорядка).
Ну, что ж, неплохо — я ведь только за.
Водою ледяною окатить
всё тело, с головой, и выпить кофе,
потом трястись, как будто на Голгофе,
в подземке. И тебя благодарить
за то, что уезжаю по утрам
из вмерзшего навек в Гудзон Нью-Йорка,
а ты, едва приоткрывая шторку,
мне смотришь вслед из перекрестья рам.
Я столько раз ловила этот взгляд,
что впору перестать краснеть спиною.
Но вновь и вновь — невидимым конвоем —
затвором щелкает замок, как автомат.
Я вздрагиваю. Этот выстрел-залп
вот-вот проступит красною брусникой —
сквозною и единственной уликой.
Но главного ты так и не сказал.
А я хочу услышать: "Подожди!
Мы ничего с тобою не решили".
Вновь на асфальте булку накрошили
для голубей. Соседка в бигуди
от любопытства стала длинношеей
и подросла, притихнув у окна.
И с каждым днем бесстыднее она,
и пятна на халате — всё рыжее.
Ты, окопавшись, в пику январю,
глядишь из-за прозрачной занавески,
как на снегу пишу я эсэмэски,
и в каждой я тебя благодарю.