ПО СЛЕДАМ КОНЦЕРТА

Такое уж время — поэты сегодня не в тренде.
Духовная пища — давно уже не комильфо.
Я помню, как было, согласно советской легенде:
Поэт — не профессия вовсе, а баловство.

И всё ж, временами поэтов зовут с балалайкой —
Спеть что-то негромко, ну, скажем, в "Duet Brasserie".
И вот, я — поэт, а хозяин — милашка и "зайка",
Фуагры готовит, цыпленка с картошечкой фри.

Любезный и добрый хозяин сего ресторана
Признался, что втайне давно он мечтает, чтоб я
В нём спела хоть басом, хоть тенором с меццо-сопрано,
Что песни мои любят люди и "зайки" друзья.

Сказал, что придут все живущие близко к Нью-Йорку,
Да что там Нью-Йорк, прям с Аляски приедут сюда,
Что песни мои хороши под жульен и икорку,
А так же — под рыбку и мясо любого скота.

И вот, в январе, в воскресенье, под ливень и грозы,
Когда и собаку хозяин не пустит во двор,
Когда в новостях прозвучали потопа угрозы,
Я, не нарушая наш с "зайкой" честной договор,

Приехала, взявши с собой микрофон и гитару,
И мужа, и дочку, и пару надежных друзей,
Сказала с улыбкой "привет" милой паре у бара
И сфоткалась, тоже с улыбкой, с десятком гостей.

Нет, я не забыла, что этот концерт — в ресторане,
Где зрителям хочется выпить и закусить.
Я пела и пела всю ночь, не жалея гортани,
И дождь затаился, во сне перестав моросить.

И зритель притих на словах тех, где надо притихнуть,
Смеялся заливисто он, когда было смешно.
Заплакала женщина, губы чуть влажные стиснув,
Так, словно увидела что-то в забытом кино.

Десяток друзей и подруг хозяина Димы,
Разлив первый литр из трех за банкетным столом,
Как многие пьющие люди, легко возбудимы,
Вовсю веселились, болтая о чем-то своем.

Понятны нетрезвые крики под рок и хип-хопы,
Я б тоже кричала, вот только не пью много лет.
И дама в слезах, извиняясь, как из окопа,
Сказала им тихо и внятно: "Вот я как сосед

Просила бы вас на полтона вести себя тише,
Здесь песни поют под гитару, читают стихи,
Хотелось бы ту, что на сцене, получше расслышать.
Нюансы здесь крайне важны, обертон и штрихи".

Замечу, я петь продолжала. Ни взгляда, ни слова
Тем пьющим друзьям "зайки" Димы не произнесла.
Но вдруг они встали, шатаясь и — будьте здоровы —
Орущей и пьяной гурьбой вышли из-за стола.

Ну что же, бывает и так, я не евро, не доллар,
Чтоб нравиться всем на планете, а песни мои
С поддатой толпой сочетать — как пурген — с валидолом,
Как добрую сказку — со службой родного ГАИ.

Но я продолжала концерт. "Show must go on" же.
Спустились на первый — орущие "зайки" друзья.
А я — на втором — акробаткой с разорванной лонжей,
Я — в клетке, средь неукротимого плетью зверья.

На первом гуляли, а мне, на втором, подпевали
И хлопали дружно, ладони друг другом отбив,
Я даже заметила: зрители не выпивали,
Тем самым в хозяине всю доброту истребив.

Допела. Поклон. Собираю цветы и монатки.
Хозяин спокоен: "Не буду платить я за тех,
Кто вышел из зала. А Ты — меценатка.
Поэту важнее, чем деньги, цветы и успех.

Ведь деньги — такая же грязь, как погода в Нью-Йорке.
За что тебе деньги, — сказал он, когда ты поёшь?"
Я прям онемела. Действительно, как в поговорке —
"Какая тут совесть, когда ты за бабки умрёшь?"

Я, вся в оплеухе, спросила у милого Димы:
— А стал бы кормить ты бесплатно таких вот гостей?
Он мне рассмеялся в лицо: "Слушай, прима,
Ну, разве ж профессия — песенки грустные петь для людей?

Вот я, то ли дело — кормлю настоящею пищей,
Духовная, видишь, не в тренде, коль ты с головой.
Из жрачки и выпивки каждый черпает силищу,
А ты занимаешься просто какой-то хернёй.

— А как же порядочность, честь? Или это не в силе?
А если б клиенты твои на жратву налегли,
Всего половину обеда под водку слупили
И, не раплатившись с тобою, гурьбою ушли?

Он слушал и сыпал на курицу хмели-сунели,
— Ты не поняла. Мы тебе ничего не должны,
Раз гости твои замечание сделать посмели,
Пусть сами и платят из собственной, скажем, казны.

Мой бизнес, — икнул он, — другое и сложное дело.
Я деньги ценю, и клиенты должны мне платить.
А ты что умеешь? Ты песенки всякие спела,
Так каждый дурак может с ходу толпу заводить.

Он точку поставил в воскресном мажорном аккорде.
А мне так и надо: напрасно поверила я мяснику.
Я помню, когда за бесчестность давали по морде,
Теперь руку жмут, распивая бутыль коньяку.

Ау, джентльмены? Где прячется ваша порода?
Ей-Богу, от с’еденной совести хочется плакать.
В огромной Нью-Йоркской галактике — не без уРодов.
Но мне не обидно. Нельзя ж обижаться на серую слякоть.

P.S. Да, кстати, бесчестность заразна, увы.
И рыба уж точно, гнёт с головы.