Тебе двадцать с чем-то, ты носишь клёш,
Ты сходишь с горы, как с трапа.
Потом, в девяностом, ты пересечёшь
Полмира – с востока на запад.
Но куришь пока свой заморский Кент,
Смирившись с почтовой службой.
Ты знаешь: прочнее, чем клей «Момент» –
Давнишняя, старая дружба.
Приталенный батник! Весь мир с ума
Ты сводишь своим нарядом.
Ты всё в эти годы могла сама,
Но лучше, чтоб кто-то был рядом.
Он был, этот кто-то. Он песни пел,
Играл на твоей гитаре.
Вы с ним целовались (он был не смел)
На тёмном, пустом бульваре.
Тебя не пугал опустелый продмаг,
И не было блата на складе,
Ты знала, что «Архипелаг ГУЛАГ» –
Лет десять – при лучшем раскладе.
Хранил запрещёнку старый вахтёр
С наколкой – звездой – на коже.
Никто не донёс. Помнишь яркий костёр
И чтенье стихов – до дрожи?
Ты водку пила, не только "Нарзан",
В беседке, под старым домом,
А верхом разврата был Мопассан,
Развратнее – с каждым томом.
Ты годы, не деньги, брала взаймы,
И вексель давно просрочен.
Звонок с той планеты: «А помнишь, как мы
С тобой целовались ночью?»
«Что? Песня про тени наискосок?
Так это вопрос из кроссворда?
Не слышу. Ты что целовал? Песок?
Да, помню еще аккорды.
Вот, имя не помню. Такие дела,
У нас тут лет десять – за год».
… Ты в том, девяностом пересекла
Себя – с востока на запад.