Меня всегда раздражала медлительность других людей. Он путались у меня под ногами и, я пыталась как можно быстрее обойти передвигающихся черепашьим шагом. По сути, мне мешали те, кто мешал мне спешить. Если бы однажды замешкавшаяся передо мной старушка, сама того не ведая, не спасла мне жизнь.
В феврале 1982 года я вошла на станцию московского метро «Авиамоторная». Начинался час пик – около пяти часов вечера. Я бросила пятак в щель турникета и вместе с толпой доплыла до эскалатора. Оставалось сделать один шаг, и я ступлю на движущуюся ленту. Маленькая, сгорбленная, пожилая женщина, оказавшаяся передо мной, взялась правой рукой за поручень и пыталась шагнуть на эскалатор, но у нее никак не получалось сделать это.

Тогда, в свои двадцать лет, я не знала, что бывает и так: ты подходишь к эскалатору, заносишь ногу, решая поставить ее вот на эту ступеньку, но ступенька улетает быстрее, чем ты успеваешь сделать шаг. Ты перебираешь руками ускользающий поручень и думаешь ступить на следующую ступеньку, но и она оказывается проворнее твоих ног. В этот момент в твоей голове проносится картинка тебя, летящего вниз кувырком по стремительно движущейся ленте. И ты уже не можешь выбрать ту самую, правильную ступеньку. И только осознание того, что сзади нетерпеливо ждут люди, подгоняет тебя и, ты делаешь этот шаг. И вместе с ним — глубокий вдох/выдох.
Или ты до одури боишься застрять своим тонким каблуком-шпилькой между ступенями. Ты понимаешь, чем это может закончиться: с предательской испариной на лбу, ты будешь лихорадочно пытаться высвободить проклятый каблук из щели, а эскалатор неумолимо будет приближаться к концу, к тому месту, где его ступени выравниваются и уходят вниз, в невидимую преисподнюю. Каблук, как назло, тоньше этой щели, эскалатор всё ближе к своей нижней точке, и ты уже отчетливо видишь себя со сломанной ногой, которую так и не успела освободить из тисков межступенчатой расщелины. И ты стоишь на эскалаторе, приподнимаясь на своих каблуках, лишь бы они не касались ступеней.

В нетерпении и раздражении, я попыталась обойти старушку слева по курсу, но она поменяла руку и тоже сдвинулась влево. Я спешила. Мое раздражение нарастало. За моей спиной недовольно гудела час-пиковая толпа. Вдруг эскалатор резко рванул вперед и набрал скорость. Все пассажиры, стоявшие на нем, посыпались друг на друга, как костяшки домино. Кто-то стал запрыгивать на балюстраду, облицовочный пластик не выдерживал веса и проваливался вместе с людьми. Их крики смешались со свистом, похожим на подлетающую бомбу. Это был звук ускоряющегося эскалатора. Он летел вниз со огромной скоростью. Я остановилась, как вкопанная, не понимая, что происходит. Руки мои дрожали, а ноги стали ватными. Я только успела увидеть перед собой груду наваливающихся друг на друга тел.

Позже написали, что в момент аварии скорость эскалатора почти в два с половиной раза превысила номинальную. Так же потом выяснилось, что сама катастрофа длилась сто десять секунд, но мне казалось, что более сотни человек, стоявших на эскалаторе, падали друг на друга бесконечно долго, как в замедленной съемке. Вопреки слухам, которые моментально поползли по Москве, спрыгнувшие на балюстраду не пострадали. Под ней было бетонное основание и отсутствовали движущиеся части. Никто не проваливался в машинное отделение, и никого не затянуло в механизмы. Вечером стало известно, что погибли восемь человек, пять женщин и трое мужчин, задавленные массой навалившихся на них людей. Более тридцати получили ранения.

Всё это я узнаю позже, а в тот момент медлительная старушка стремительно спасала мне жизнь. Мне и себе. И тем, кто был за моей спиной.

С тех пор меня не так сильно раздражает чужая медлительность, и иногда, когда я вспоминаю эту историю, мне удается не спешить. Вполне вероятно, что этот, медленно передвигающийся впереди человек, сам того не ведая, спасает мою жизнь

Конец восьмидесятых. Москва. Я перехожу дорогу на Ленинградском проспекте и застываю на месте, видя, как навстречу мне, в распахнутой дубленке бежит через дорогу главный редактор "Юности" Андрей Дементьев. Бежит, словно у него нет возраста. Ему было 60. В иной ситуации я могла бы подойти и поблагодарить за только что опубликованного "Чонкина" Войновича, но поэт пробежал мимо. Мне удастся сделать это два десятка лет спустя.

До самого последнего времени он, по-прежнему, ходил легко, порхая, будто у него нет возраста. Свой девяностый день рождения он должен был отметить через три недели, но 26 июня 2018 г. его не стало. Всегда элегантный, подтянутый, харизматичный, с неизменной улыбкой и неподражаемым чувством юмора, он "брал" зал моментально, с первой минуты, и не отпускал до окончания концерта. Он читал свои стихи, рассказывал истории, шутил и делал всё это невероятно артистично.

Мы познакомились с Андреем Дмитриевичем в январе 2006 г. Он должен был выступать в Нью-Йоркском "Миллениуме". Занимался организацией его приезда Исаак Гурвиц, с которым я знакома и дружна уже много лет. Исаак организовывал и мои концерты.

— Я бы хотел, чтобы ты приняла участие в вечере Дементьева", — сказал Исаак.

— С удовольствием, но что я буду делать: петь, читать своё на вечере известного поэта?

— А ты напиши ему посвящение, — посоветовал Исаак.

Я написала. Дементьеву понравилось, и он предложил, чтобы на его концерте я прочла это посвящение, а также спела что-то своё. Всё это происходило заочно. Мы лишь общались по телефону: я — из Нью-Йорка, он — из Москвы.

Вскоре он с женой Аней прилетел в Америку и, перед началом концерта, за кулисами, мы познакомились. Очаровал он сразу. Не только меня. Зал — тоже. Принимали его великолепно. Аншлаг.

Затем был обед в ресторане, в узком кругу. Помню, что от смеха мое лицо не распрямлялось потом несколько дней. Хохотать было уже невозможно, а Дементьев всё рассказывал и рассказывал смешные истории. Как виртуозно он соединял слова в единую нить! Оторваться от него было невозможно. Бывают такие люди, после встречи с которыми тебя, словно заряжает каким-то светом. И этот заряд остаётся с тобой надолго. Ты всегда рад этому человеку. Это, как условный рефлекс у собаки Павлова. Вот, и у меня всегда было желание увидеться с Андреем Дмитриевичем.

Вскоре он написал тёплое и трогательное предисловие к моей книге, что стало для меня своеобразной путёвкой в жизнь поэзии.

Как-то раздался телефонный звонок. Андрей Дмитриевич и его жена Аня приехали в Нью-Йорк на пару дней и предложили встретиться, "если я свободна". Даже, если бы я не была свободна, для него я была бы свободна.

… Мы с мужем подъехали к отелю, в котором они остановились и увидели, как по лестнице элегантно и легко сбегает молодой человек в распахнутом пальто. Лишь, когда он подошел ближе, стало понятно, что это Дементьев, которому было 87!

…Было уже далеко за полночь. Никто из нас четверых не заметил, что мы оказались последними посетителями второго за этот вечер ресторана, куда мы плавно перетекли на десерт. Прощались мы с Андреем Дмитриевичем нехотя — хотелось слушать и слушать этого блистательного рассказчика.

Год спустя, в 88 лет, он дал концерт в Малом зале "Карнеги Холла". Как всегда, на высоте и, как всегда, прекрасный приём. И снова мне повезло: Андрей Дмитриевич и на сей раз пригласил меня принять участие в его творческом вечере.

И вот, на сцену выпархивает он — поэт без возраста. И зал аплодирует, и звучат его стихи, его песни, и мы обнимаемся на прощание, и в голове еще долго живут его строки:

Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,
Если то, что случилось, нельзя изменить.
Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,
С этим прошлым порвите непрочную нить.

Никогда не жалейте о том, что случилось.
Иль о том, что случиться не может уже.
Лишь бы озеро вашей души не мутилось
Да надежды, как птицы, парили в душе.

Не жалейте своей доброты и участья.
Если даже за все вам — усмешка в ответ.
Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство…
Не жалейте, что вам не досталось их бед.

Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Поздно начали вы или рано ушли.
Кто-то пусть гениально играет на флейте.
Но ведь песни берет он из вашей души.

Никогда, никогда ни о чем не жалейте —
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы.

Светлая память Андрею Дмитриевичу Дементьеву.

Его чувство юмора было мрачноватым, его слова были весомы и легки, его слог был глубоким и философски мудрым, а глаза — печальными. Сам он был светел, чист и наивен, как ребенок.
Я считала его своим "крестным отцом" в поэзии. И вот, его не стало. Врач и писатель, Аркадий Михайлович Арканов, в далеком 1985 году, стал первым человеком, который, прочитав мои стихи, сказал: "Тебе надо публиковаться". В тот день мы сидели на маленькой кухне его однокомнатной квартиры на ул. Чехова и, он читал отпечатанные на машинке мои первые стихи. Первые, которые я решилась кому-то показать. Тогда я была артисткой театра Райкина, который в ту пору не был еще "Сатириконом", а назывался Государственным Театром Миниатюр. Аркадий Михайлович стал автором спектакля "Что наша жизнь?". Он написал эту пьесу специально для нашего театра.
Потом я уехала в Америку, и несколько лет спустя, он в моем доме читал свою новую книгу "От Ильича до лампочки" — тогда еще рукопись. Ему нравился хохот, раздававшийся за столом, сам он оставался с безучастным выражением лица, но делал пометки в рукописи. Я хохотала на каждой фразе. "Тебе всё смешно", — сказал он. "Просто мне всё в Вас нравится", — ответила я.
Мне будет Вас очень не хватать, милый светлый Аркадий Михайлович, доктор-юморист с печальным взглядом.