Проходя по Центральному парку большого Нью-Йорка,
Я увидела пару, в обнимку стоящую рядом.
Им не то, что по двадцать иль тридцать
Когда хочется жить нараспашку,
Когда всё впереди и не думаешь, что будет завтра.
Им почти что полвека, где многое прожито, спето,
Что-то просто утеряно в спешке, и это уже не вернуть.
Целовались они, как последним своим поцелуем,
И деревья листвою стыдливою их прикрывали.
Будто так неприлично в их возрасте думать об этом.
Даже в городе слишком стремительном, где никому нету дела
Ни до тех, кто вокруг и, тем более, кто целоваться надумал
Прямо здесь, под свидетельским взглядом
Центрального парка большого Нью-Йорка.
Он такое видал, что уже никому не приснится.
Я застыла от этой внезапной, пронзительной страсти
И уставилась прямо на них, не в силах скрывать любопытство,
Мне казалось: они от любви разрывались на части.
От последней любви, которой уж не повториться.
И, тем более, после полжизни забытого счастья.
Всё вокруг для меня превратилось в эфира помехи:
Шелест трав, рок-н-ролл, доносящийся громом
Из наушников тех, кто промчался на роликах мимо,
Невзирая на злые сигналы такси, перекрашенных в желтый,
Где давили на газ пакистано-арабские шейхи.
Это было неважно для пары, прожившей полжизни,
Так, как будто у них ничего не осталось,
Будто "завтра" не будет подавно,
И считать будет нечего, словно и не было вовсе,
Потому заключительный свой поцелуй никому бы они не отдали.
Но внезапно, врываясь не к месту, как будто бы вправе,
Кто-то крикнул решительно: "Снято!"
И закончилось всё, будто не было вовсе,
И вокруг оживились все звуки, гудели машины,
Словно раньше их просто забыли заправить.
И помчались бегуньи в наушниках гордо,
Мускулистыми икрами, вроде, мужскими, но точно, не женскими,
В парке центральном сверкая.
А влюбленная пара разошлась, как ни в чем не бывало,
Расцепила тела и отправилась — каждый к себе — согреваться
И свое доживать, только в серой реальности будней,
Где нет места ни страсти, ни даже любви, ни участью,
Где выгуливать надо собак и встречаться с приятельским кланом,
Говорить о погоде, финансах и день проводить с адвокатом,
Чтобы к вечеру выпить Мартини в каком-нибудь баре,
Посмеяться с барменом, как старым и добрым знакомым,
Официанток-полячек расспросить о проблемах с мужьями,
Обаять напоследок соседку за барною стойкой,
Ту, которую спутник оставил на время,
Чтоб, куря сигарету, проверить свои телефонные штучки:
Сотни две сообщений от дам и влиятельных дядей.
А потом, с телефоном, опять же, подмышкой,
Спать отправить травою растущего сына,
Не успев разузнать об успехах с подружкой и в школе.
Впрочем, это на завтра придется оставить.
Если "завтра", конечно, изволит случиться.
Можно снова пройтись, не считая кварталы, до парка,
Или сесть на такси, чтобы встретиться вновь с дамой сердца.
И стоять, прижимаясь к гудящей машине,
Целоваться, как будто вам двадцать иль тридцать.
А из двери открытой, у черного входа пятизвездочного ресторана,
Будет взглядом съедать вас, проживших так много — полжизни,
Мексиканец, помывший посуду, смертельно уставший.
Он подумает: "Сколько же можно, бесконечно снимать о любви
Прямо возле Центрального парка большого Нью-Йорка?"
